Андреевское братство [= Право на смерть] - Василий Звягинцев

— Каяться будешь перед смертью, а сейчас дело говори. Ну…

— Вот тебе и «ну»… За ночь этот кое-кто все обдумал и послал своих ребят. Они собирались взять вас обоих, привезти в известное место и договориться… сепаратно. Вреда никто вам причинять не собирался. Просто… предложили бы сменить флаг. Возможно — за большую плату. Проиграли бы только мы. Но ты все спутал. Я тоже ничего не знал, клянусь. Когда ты позвонил, я был поражен и действительно направил ребят, чтобы помогли. А они опоздали. Зато ты сумел заставить тех людей запаниковать. Они обратились ко мне. Не буду пересказывать, о чем шла речь, но… Меня убедили. Нашлись способы. Как и твою Аллу, кстати…

— Врешь, — только и сказал я.

— Зачем мне врать? Нет, с ней все в порядке, никакого насилия, но… Выхода у нее не было. Она ведь всего лишь слабая женщина. Она выдала все записи и рассказала, что на самом деле никаких людей в Москве нет. Только вы двое… На этом все могло и кончиться. Ты оказался не нужен. И Аллу бы они сразу же отпустили. С хорошими деньгами. Куда дешевле, чем убивать. Они же вполне законопослушные деловые люди. И опять ты все испортил. Тебя ведь уж и искать прекратили… Не знаю, что ты сделал с пленками, и Алла не знает, только недавно со мной говорили… очень плохо.

Я видел, что он скорее всего не врет. И его версия мало расходится с моей, разве что в деталях. Слишком у Панина было отчетливо все на лице написано. На фоне растерянности и обиды — злость. Он меня ненавидел. За все. И что дело верное сорвалось, и что пришлось от кого-то испытать унижение, возможно, — не первое… И что сейчас он выглядит передо мной подлецом и трусом, а не тем, что раньше, великим Майклом. Тут в нем славянство прорезалось, перед своими ему бы так стыдно не было…

— Плохо держишься, драйвер, — сказал я с издевкой, — ты же сам этого хотел… А выходит, кусок больше рта оказался.

— Сам-то не очень геройствуй, — огрызнулся он. — Куда ты денешься? В Москву сбежишь? И там найдут. А Алла? Бросишь? Я бы подобрал, только она пока еще тебя забыть не хочет… Если б захотела, всем лучше б стало. А пока ты бегаешь, ее ведь не отпустят. А далеко убежишь — совсем станет плохо…

— Не твоя забота…

— Увы, и моя тоже. Я ведь к вам обоим по-прежнему хорошо отношусь. И все еще можно исправить…

Я подумал, что разговор слишком затягивается и группа захвата, возможно, уже на подходе.

— Стоп. Я меняю позицию. Позже договорим…

— Да хватит тебе бегать! Неужели еще не понял? Сейчас они все силы в дело бросили, их люди город перекрыли, полиция подключена и многое другое… Через час тебя по всем экранам покажут как опасного преступника в розыске… Деться тебе совершенно некуда. Я откровенно говорю… И предупреждаю по-дружески — никаких глупостей не делай… Вполне возможно — при попытке к бегству…

— А уж вот это — хрен! Я ж вам живой пока нужен… — отвечая и храбрясь, я понимал, что он прав и гулять мне недолго, если…

— Вот почему мне и поручено передать: ты возвращаешь перезапись, она при тебе, это известно, Алла уже сказала. Взамен получаешь деньги вместе с женщиной — и свободен. Само собой — отказываешься от всех претензий. Ей-богу всем будет лучше. Умей проигрывать. Бери такси и езжай сюда. Я все сказал…

— Какая же ты сволочь, — процедил я. — Если даже сдамся — где гарантии?

— Гарантии… Мое слово, если угодно. Пусть даже я тот, что ты думаешь, но не настолько же… Повторяю, не нужен ты им… Мало в истории случаев, когда люди не только свои, а государственные секреты продавали, — и ничего, жили и благоденствовали… Что ты за фигура такая, чтоб из-за тебя руки и совесть пачкать? А что ты партнер серьезный и уважения заслуживаешь, ты уже доказал.

— Ну, разболтался… Кончили. Я с тобой буду после разговаривать. И не думай, что легко отделаешься. Мне кое-что обдумать надо и подстраховаться. Не забыл, на что я намекал?

— Не делай этого, Игорь, умоляю. Тебе даже они не помогут. Сам пропадешь и девчонку погубишь. Хотя бы ради нее…

— Подумай лучше, кто тебе поможет…

Я отключился. Пусть ждет и нервничает. Не все же только им людей пугать.

Пока мы говорили, успело окончательно стемнеть. Я прямо физически ощущал приближение опасности. И назло страху убегать, изображая обезумевшего зайца, не стал. А пересек улицу и сел за столик на веранде уличного кафе. Я находился во французском квартале, и заведение было вполне парижское, и гарсон, и меню тоже.

Не успел я сделать первый глоток божоле, как, завывая сиреной, через перекресток пролетела полицейская машина, навстречу — еще одна. Они блокировали квартал с обеих сторон, и тут же подскочил юркий желтый «Растрохеро» на гравиподушке, за ним, чуть поодаль, остановился микроавтобус без окон.

Не обманул Панин, работа пошла с размахом.

Из джипа выпрыгнул похожий на репортера парень в короткой пестрой гавайке, на плечевом ремне — массивный прибор, похожий на видеокамеру. Но, очевидно, другого назначения.

Он направил его на ту кабинку, из которой я звонил. Потом повел раструбом вдоль улицы. Я с такими штуками незнаком. На что она настроена? На запах, внешний облик, изучение маячка-опознавателя или мои биотоки?

Нас разделяли каких-то пять метров, и он, отступая назад и продолжая ощупывать окрестности, все приближался. Но сообразить, что объект спокойно сидит рядом, охотник, очевидно, не мог.

Я же, расстегнув пуговицу пиджака, ждал. Если он все же обернется и засечет меня, выход один — стрелять в упор, потом махнуть через низкий заборчик во внутренний двор, и, может, еще раз удастся скрыться…

Нет, конечно же, нет. Шансы нулевые. Вокруг десяток полицейских, по их сигналу другие патрули перекроют все окрестности. Возьмут с оружием в руках, и никому уже ничего не докажешь. Лучше просто сдаться…

Но внешне я оставался невозмутимо-спокойным, продолжая тянуть кисловато-терпкое вино, и, как все окружающие, с любопытством наблюдал за происходящим.

«Следопыт» уперся спиной в ограждение веранды, выругался и опустил камеру. Ничего не вышло. Добыча снова ускользнула. Он перекинул ремень камеры через плечо, повернулся. Мы встретились глазами. Я улыбнулся. Он, машинально, тоже, потом махнул рукой официанту.

— Эй, гарсон… два коньяка. Тройных.

Его напарник вышел из машины, и они, оперевшись о балюстраду, выпили.

— Проклятый кретин, — сказал оператор, — не мог подержать его на линии еще хоть пару минут.

Второй не ответил и длинно сплюнул на тротуар.

…Тихо спустившись в темную воду, я поплыл сначала на спине, чтобы не подставлять затылок угрюмому мраку берега, и лишь удалившись на сотню метров от скал мыса Сан-Рафел и огней городка Глен-Эллен, когда гребни волн и мгла туманной ночи надежно скрыли меня, перешел на брасс.

Вот чего я не предусмотрел днем, когда намечал свой курс и запоминал ориентиры, — на том берегу пролива сиял сплошным морем света Сан-Франциско, и на его фоне разглядеть с воды ночные огни «Призрака» было невозможно. А ведь спланировал я все вроде бы хорошо. Переехал по мосту на северный берег, по зарослям чаппареля вышел к намеченной точке, убедился, что вокруг ни души. Сверху яхта была видна отлично, ничего подозрительного на палубе не наблюдалось.

А сейчас меня охватил страх. В тумане я собьюсь с курса, течение пролива снесет меня в океан, а до утра в не слишком теплой воде не продержаться.

Надежда была только на Голден-гейт-бридж. «Призрак» стоял на якоре примерно на милю правее третьего с моей стороны пролета.

Тревога, близкая к панике, все нарастала, пока на исходе второго часа я наконец различил огни яхты и почти тотчас же — на фоне собственного шумного дыхания — услышал гулкие всплески, удары волны о корпус.

Держась за якорную цепь, я отдыхал и осматривался, пока не убедился, что ничего за последнее время на яхте не изменилось.

Если бы Андрей с Ириной решили вдруг провести ночь на берегу в каком-нибудь, положим, казино или дримклубе, включив сторожевую систему, положение мое ухудшилось бы до чрезвычайности.

Однако судьба мне по-прежнему благоприятствовала. Они были тут, вдвоем, наедине с тихоокеанской ночью, сидели в креслах под тентом на кормовом мостике, беседовали о чем-то или слушали доносящуюся до меня музыку…

Подтянувшись на руках по туго натянутой цепи, я достал до леерной стойки, перевалился на палубу, полежал, обсыхая, на теплых досках. Потом вытряхнул из мешка свое имущество, натянул брюки и рубашку.

Вдруг из тамбура носового люка появилась громадная лохматая собачья голова. Я замер, ожидая, что зверь сейчас оглушительно залает, а то и молча вцепится в глотку. Но пес молча, как бы даже доброжелательно смотрел на меня. Поразительно, что я не обнаружил его присутствия днем, разглядывая палубу в бинокль.

Сохраняя достоинство, я медленно сделал первый шаг. Пес посторонился, пропуская меня, и зацокал следом по настилу здоровенными, судя по звуку, когтями.